Фото: предоставлено Мариной Сердиченко
Волонтерством одесситка Марина Сердиченко занимается давно, помогала еще тем, кто пострадал от войны, начиная с 2014 года. А после полномасштабного вторжения в 2022 году она стала капелланом корпуса военных капелланов Украины и с тех пор регулярно ездит на фронт, чтобы помочь и поддержать военных, испытывающих колоссальные психические нагрузки. Но и в тылу Марина на связи круглые сутки. При этом остается любящей женой, мамой троих детей, волонтером, руководителем школы при благотворительном фонде.
О двух параллельных мирах — гражданском и фронтовом, запросах военных, семье, вере и страхе одесский капеллан рассказала Коротко про.
“В основном мы слушаем, редко вмешиваемся со своими советами”
— Марина, почему вы решили стать капелланом, после каких событий приняли такое решение?
— Нашему фонду “Добрый Самарянин” уже 33 года. С 2014-го, когда началась война на востоке страны, мы принимали переселенцев, семьи военных, ездили в зону АТО. После полномасштабного вторжения капелланство начало развиваться на государственном уровне — мне предложили пройти курсы капелланов. Муж сказал: «Слушай, ну мы же и так этим занимаемся, это наше служение. Давай легализуем то, что мы делаем».
Весной 2022 года я впервые попала в Херсонскую область, общалась с маленьким мальчиком, который собирался пойти в первый класс, его отец воевал. И это общение подтолкнуло меня не только время от времени с кем-то разговаривать, но и служить в этом направлении на постоянной основе. Не только встречаться с военными в более мирных городах, а быть рядом с ними там, где они служат.
— В какие регионы вы ездите как капеллан, часто это происходит, не страшно ли вам?
— Езжу на позиции в Донецкую, Луганскую, Херсонскую, Николаевскую области по запросам. Может быть, несколько раз в месяц, зависит от ситуации.
Что касается страха, ты понимаешь, куда едешь и зачем, осознаешь сверхважность своего пребывания там. Мы, верующие, знаем, что с нами Бог, и верим, что Он нас бережет.
И под обстрелами бывали, и сутки не могли выйти из укрытия из-за дронов. Для нас — честь служить, быть с парнями там, где они. К тому же у меня есть поддержка семьи. Когда ты находишься в эпицентре событий и разделяешь боль своего народа, все остальное уходит на второй план, страх в том числе.
— С какими запросами к вам чаще всего обращаются? Как вы помогаете военным?
— В основном, мы слушаем. Очень редко вмешиваемся со своими советами. Самые частые темы для обсуждения — семейные вопросы. К сожалению, очень много разводов, недопонимания на базе отношений мужей и жен, детей, если они уже взрослые.
Нередко военные задаются вопросом: почему кто-то может поехать домой, а я — нет, семью полтора года не видел. Некому их заменить, нет возможности отдохнуть.
Еще одна частая и больная тема — потеря побратимов, гибель ребят. В последнее время разговариваю с командирами, для них актуальнее всего утрата своих бойцов — и это очень большая боль. Особенно трудно, когда ее не с кем разделить.
Человек не может слишком много боли накапливать в себе, он должен ею с кем-то делиться, и, конечно, в основном это люди, у которых нет близких отношений с семьей, либо нет семьи, либо они настолько оберегают своих родных, что не хотят их ничем отягощать. Для последних существует два параллельных мира, которые они не хотели бы смешивать: в одном живет их семья, в другом — существуют ужасы войны.
— А мужчины не стесняются рассказывать вам, женщине, о своей боли?
— Напротив. Во-первых, военные понимают, кто такие капелланы. Они больше открыты к женщине-капеллану. Нас совсем немного, можно пересчитать на пальцах одной руки — женщин-капелланов, которые ездят на позиции.
Есть градация — это мужчина, и я не могу ему жаловаться. Все-таки существует какой-то барьер — с мужчинами все сухо, банально, брутально, с женщиной можно быть более открытым и мягким. Для них женщина — сестра, мать, подруга, поддержка. Они не боятся сказать: мне страшно, сложно или что-то еще.
— Как можно поддержать человека в таких ситуациях?
— Во-первых, выслушать. Разделить боль человека, дать понять, что человек не один, есть люди, которые до конца жизни будут благодарить Бога за то, что они защищают нас. Я — многодетная мама, у меня трое детей. Всегда даю понять: вы стоите за меня, моих детей, мою семью, за то, чтобы мы могли жить в своем доме. Благодаря вам нас не насилуют, не грабят, мы каждый день молим Бога о вас.
Они знают, что у нас есть молитвенная поддержка: каждое утро в 7.30 мы поименно называем бойцов, которые не против, чтобы за них молились. И когда они едут на позиции, оставляют нам свои позывные и просят о них помолиться. Потом пишут: мы вернулись, все живы или столько-то 300-х, — разные ситуации бывают.
Наша задача — дать им понять, что военные не одни. Даже если они утратили близкого человека, друзей, побратимов. К сожалению, они к этому привыкают, смерть становится буднями. Конечно, первый час поплакали, погоревали — и пошли дальше. Такова сегодняшняя реальность.
Капеллан — не только про встречи офлайн. Ты дозваниваешься, общаешься. Иногда тебе в 2 часа ночи звонят и говорят: «Я уже не могу, мне очень тяжело. Пожалуйста, просто выслушай, скажи что-то доброе. Мы видим тут только смерти, и ничего другого здесь нет».
Этот же парень потом спрашивал у меня: как так получилось, что родные меня оставили, у меня не осталось ни одного близкого человека из родственников, а вы с нами общаетесь, заботитесь — где подвох? Говорю: нет подвоха. Если нужно, мы станем вашей семьей, вашими близкими: это наша задача и миссия. Мы с вами там, где вы служите, где нуждаетесь в поддержке близких больше всего.
«Если нет любви в сердце, ты не можешь что-то дать, потому что ничего не имеешь». Фото: предоставлено Мариной Сердиченко
“В окопах нет атеистов — так говорят военные”
— Как вам хватает сил поддерживать всех днем и ночью?
— Мы, капелланы, люди верующие, служители церкви. Только через любовь, которую дает Бог, мы можем идти, общаться, помогать. Если нет любви в сердце, ты не можешь что-то дать, потому что ничего не имеешь. И то, что даешь другим, это не какие-то супергениальные идеи. Иногда утешаешь, что-то советуешь, но часто слова — лишние или ты не можешь их подобрать, чтобы утешить человека. Ты делишься не словами, а Божьей любовью. Даешь понять, что Бог есть, Он тебя любит, защищает, помогает. Он поддерживает как меня — я могу идти и помогать людям, так и тебя. Не нужно много слов, только поднять глаза на небо, обратиться к Богу — и небо склонится к тебе, и Бог ответит. Даже если это твои последние минуты.
Говорю об этом, поскольку очень много таких вопросов: «Что мне делать перед смертью? Опишите практические шаги, если я трехсотый, понимаю, что все…» Отвечаю: Бог живой, Он рядом. Достаточно сказать: Боже, помоги, прости грехи мои и прими к Себе. Все. Этих слов утешения иногда достаточно, чтобы не было страха, который блокирует все тело.
— Часто ли люди становятся верующими во время войны и как вы пришли к Богу?
— Наша задача не привести человека к какой-то конфессии, наша задача показать человеку реального живого Бога. Мне говорят: «А как Бог может любить меня, если я пью, курю, мои руки в крови…» Отвечаю: Бог тебя любит все равно. Разбойник, который висел около Иисуса и покаялся, попал на небо за считаные минуты. Он оказался на кресте не за добрые поступки. И вас Бог любит, несмотря ни на что.
А вообще, нет атеистов в окопах. И это говорим не мы, а сами военные. Даже те, кто изначально относился скептически ко всему духовному и религиозному. Говорят: «Мы знаем и чувствуем: Бог нас бережет, молитвы нас оберегают. У нас в окопах нет атеистов. Атеисты где-то там у вас, в городах, а у нас нет времени задумываться, есть Он или нет. Мы Его чувствуем и знаем, что Он есть».
Мы сеем слово, любовь, поддержку, а Бог уже взращивает. Кто-то помнит, что когда-то ему помог капеллан. Говорит: «Я уже списан, работаю в городе, но пошел в церковь: хочу приближаться к Богу».
Что касается меня, я верующая с детства и уже 19 лет — жена священника, диакониса Одесской народной церкви, служительница протестантской церкви. Муж — Денис — епископ объединения церквей. В церкви мы с мужем и познакомились, тогда мне было 17 лет.
С мужем и сыном в Херсоне на выезде из фонда. Фото: предоставлено Мариной Сердиченко
«Гражданские и военные – это два параллельных мира»
— Вы работаете в прифронтовых зонах также и с гражданскими лицами. О чем спрашивают люди, живущие в непосредственной близости от войны? Как отличаются их запросы от военных? Не возникает ощущения, что это два разных мира?
— Такое чувство есть. Если это семья военных, мы пытаемся их подготовить к тому, как правильно общаться, как понимать своих близких и родных. Каждую пятницу организовываем встречи с родственниками военных. Плюс каждый четверг-пятницу наша команда ходит в госпитали и работает с парнями, которые проходят реабилитацию.
Но если говорить об обычных гражданских людях, то это два параллельных мира. И мое большое желание, чтобы на 11-м году войны люди наконец-то поняли, что происходит. Очень много тех, кто закрывает глаза, не хочет видеть того, что творится в стране. По их мнению, война где-то там, далеко. Между тем после полномасштабного вторжения только увеличилась территория боевых действий. Эта война касается абсолютно каждого, даже тех, кто находится за границей.
Что касается запросов, люди есть люди. Они переживают о себе, о будущем, о детях, о том, как развить бизнес. Мы как благотворительный фонд помогаем разным категориям людей. Запросы их отличаются в зависимости от близости к фронту.
Например, бабушки на прифронтовых территориях просили нас привезти семена, картошку, чтоб вырастить что-то и они могли помогать нашим парням. Чем ближе к фронту, тем больше видишь понимания ситуации в людях.
— Почему так важно, чтобы все понимали, что сейчас идет война?
— Это объединит людей. Мало быть одной нации, крови, нужно быть едиными в сопротивлении с внешним и внутренним врагом. С внешним врагом проще, ты знаешь его в лицо. С внутренним сложно. Не нужно объяснять, о чем речь, это коррупция и многое другое. У меня такой диссонанс, когда вижу, что нам дают, и то, что приходит парням по назначению…
С жителями прифронтовой Снигуривки, пережившей оккупацию. Фото: предоставлено Мариной Сердиченко
“Основная работа начнется только после войны”
— Вы ездите за границу, общаетесь там с представителями зарубежных религиозных сообществ. Как иностранцы воспринимают тему войны в Украине?
— Иностранцам интересно услышать, что происходит в реальности, правду из первых уст. Многие приезжают сюда. У нас есть интернациональные батальоны, в Украине много волонтеров из США. Именно религиозные сообщества встали на поддержку нашей державы. И когда ты узнаешь о наших реалиях не из новостей, а из собственного опыта, это имеет результат.
Мы ездили в Вашингтон на международные саммиты и встречи, рассказывали, как на оккупированных территориях из церквей делают дома культуры, берут в плен капелланов, священников, врачей, — это люди, которых мы знаем и, к сожалению, теряем. Когда ты рассказываешь о таких и других нарушениях международных норм, это, конечно, дает большой результат.
— Часто вам приходится отлучаться от детей? Нормально ли они переживают отъезд мамы? Наверное, волнуются.
— Моя семья для меня — поддержка, радость, вдохновение. У меня две дочери — старшей будет 18 лет, младшей — 11 лет, сыну 17 лет. Дети меня поддерживают. Сын ездит со мной туда, куда я могу его взять с собой. Муж не вылезает из красной зоны — эвакуировал людей, привозил гуманитарную помощь. Так как он президент фонда и старший служитель объединения, команда собралась и сказала: епископ у нас один, поэтому оставайтесь тут, а мы будем ездить. В итоге, муж отправил меня на фронт: кто-то из семьи должен служить.
Дети у меня все спортсмены и музыканты. Старшая дочь — КМС по художественной гимнастике, скрипка, фортепиано — у нас очень весело проходят домашние вечера, с музыкой и спортом. И кот есть.
Если б не поддержка семьи, конечно, я бы не могла делать все, что делаю. Да, меня часто нет дома, я постоянно в командировках, но то время, которое мы проводим с семьей, — бесценно. Стараемся, чтобы дети чаще были с нами и участвовали в нашем служении.
Дети говорят: «Мы счастливы, что вы не только говорите о том, как нужно жить, но и живете так, как говорите». Мы счастливы, что дети — наша поддержка и «на все 100» привлечены к тому, что делаем мы. Нам это передали наши родители, мы это передаем нашим детям. Молимся и верим, что и дальше так будет.
О войне в Украине иностранцам лучше рассказывать при личном общении. Встречи с зарубежными церквями — важная часть миссии. Фото: предоставлено Мариной Сердиченко
– Помимо капелланства, вы также волонтер и руководитель школы. Что это за школа?
– Садик, подготовка к школе и начальная школа есть при благотворительном фонде “Международная помощь. Добрый Самарянин”. Школа называется “Творення особистостi”. Дети у нас занимаются по 50 часов в неделю, и, конечно, мы влияем на становление их личности.
Я директор школы, у меня есть команда, которая работает, и я могу быть спокойна, что все будет хорошо, работа кипит.
— И как вы все успеваете?
— А кто сказал, что я успеваю? Ничего не успеваю, хочется сделать больше. По второму образованию я управленец и менеджер — без тайм-менеджмента тут никак.
— Отдохнуть хоть немного удается?
— А ночь мне для чего? Это время для отдыха.
— Вы планируете оставаться капелланом и после окончания войны? Что будете делать тогда?
— Сейчас мы только набираем обороты, получаем опыт. И основная работа начнется после войны. Когда парни и девушки вернутся с фронта и им нужно будет адаптироваться к мирной жизни после всего, что они видели и пережили. Работы будет очень много. Это будет обновление страны на глобальном уровне, не на один год, а на годы.
Тот, кто услышал призыв Бога в служении капелланом и сделал этот шаг, понимает, что это навсегда, это часть моей жизни. Я не смогу закончить служение через, условно, 3 года. Молю Бога, чтобы Он давал мне силы, мудрости и дальше быть полезной. Тем более, я пошла учиться и пишу магистерскую, получаю образование в области антикризисной и криминальной психологии. Все тесно переплетено: психологи сотрудничают с капелланами, а также помогают врачам. Все эти моменты идут параллельно.
Поэтому сказать, что с концом войны закончится капелланство, нельзя. Ему уже более 100 лет, и это на уровне государства. И мы делаем все, чтобы в нашей стране это развивалось, чтобы мы могли и дальше поддерживать и военных, и политиков. Возможно, тогда у нас изменится что-то по отношению к Богу, к себе, друг другу и к стране.
С мужем Денисом, дочерьми и сыном. Фото: предоставлено Мариной Сердиченко